О городах и доме

У меня куча билетов по теории международных отношений, семь выпусков новостей на английском к экзамену в пятницу, работа на завтрашнем матче, и все это значит, что пора что-нибудь написать в блог :D

И я буду писать о моем городе. Вернее, обо всех тех городах, которые не стали моими, и о том городе, который я все еще ищу.

Мифический любимый город, где все хорошо; где тебе полностью комфортно, где на душе спокойно, где каждое здание, каждый парк, каждый перекресток кажутся бесконечно милыми и родными, правильными — и нет чего-то, что не так с этим местом, потому что все его недостатки остаются за пределами твоего взгляда. Кто-то находил этот Прекрасный Город? Где он? Как туда попасть?..

Я все детство мечтала жить в Москве. Тюмень — статная, размеренная, медленная, стремительно растущая, но по-прежнему крохотная для моего подросткового стремления быть в центре какой-то сумасшедшей гонки, неспящих огней, грохочущего метро, ночных прогулок… Когда я впервые приехала в Москву, я была очарована ее величием, зеленым центром, небоскребами Москвы-сити, и с того момента (а мне было четырнадцать!) твердо уверилась в том, что Москва — мой тотемный город, в котором я должна была родиться, но что-то пошло не так.

Перед Москвой был любимый Вильямсбург. The middle of nowhere, потерянный где-то между Вашингтоном и Нью-Йорком, в изумрудно-зеленых лесах и бесконечных кукурузных полях, стоящий на болоте, увешанный звездно-полосатыми флагами, frozen in time with my first glance over the American dream. Мне повезло, и город, в который я попала абсолютно неслучайно, стал живым отражением моей извечной мечты о спокойной и размеренной жизни большинства американцев, жизни, которую я хотела прожить, уложившись в год. Вильямсбург встретил приветливо. Уютная улочка с американскими коттеджами, как из фильмов, тянущаяся под моим окном, ярко-зеленая летом и белоснежно-умиротворенная зимой; бесконечная, тянущая впереди дорога с одной-единственной желтой разделяющей полосой, подсвеченной отражателями в сгущающейся тьме осенного вечера, непроглядный, девственный лес — справа и слева; усыпанные песком улицы колониального Вильямсбурга и все-все, что я помню сплошным вихрем эмоций и смазанных картин: церковное пение на Scotland street, орешки в магазинах, в винтажных деревянных банках; пылающий огонь в подвесных чашах, обжигающе пунцовый летними ночами и едва тлеющий холодной зимой; прорывающиеся сквозь снег зеленые побеги, смотри — овцы пасутся на обрыве! — венки из граната украшают входные двери, — колониальные мушкеты в ряд, девушка в чепчике подает горячий шоколад, детский смех, топот копыт, звезды, полосы…

Ошеломляюще сомкнулись надо мной небоскребы Нью-Йорка после уютного Вильямсбурга — вновь бег, от которого я отвыкла, и то, чувство, которое охватило меня, когда мы возвращались — Нью-Йорк, ты был классный, но я счастлива, что я возвращаюсь домой…

Лос-Анджелес я восприняла как точку (хотя оказалось, это было лишь троеточие) в моей несбыточной мечте. С его крутыми улицами, раскинувшимися пальмами, ослепительно белый, выверенный, глянцевый, лениво ухмыляющийся, — город, о котором я так мечтала и в котором, несмотря на то, что мне было всего семнадцать и я все еще наивно планировала покорить мир, я поняла, что это последний раз, когда я его вижу. Город, где я бы хотела жить, — но иногда нужно признавать, что не все твои мечты реальны. И я признала. Спокойно. Почти равнодушно. И, уезжая, ставила твердую точку мечте о городе, где all you maggots smoking fags on Santa Monica Boulevard (вернее, не о городе, а о тех событиях… впрочем, это уже другая история).

В последний день, перед утренним рейсом, который из города моей давней мечты уносил меня в мой родной скучный штат, я сидела в новой толстовке, смотрела на кишащую жизнью улицу и думала лишь о том, что я не хочу возвращаться в рутину.

Рутина — мой самый большой кошмар. И я хожу по его краю, потому что каждый из городов пытался удержать меня всеми силами — и я почти поддаюсь. Тюмень — держала родными улицами, и я с ужасом представляла предстоящие мне впереди сорок, пятьдесят, шестьдесят одинаково холодных темных зим. Вильямсбург — американским комфортом, американской мечтой о земле обетованной, удобной и комфортной жизнью — и меня пугал наш дом, твердо стоящий на земле, который никуда не сдвинешь; пугал океан, отделяющий меня от Европы, пугала статичность, стабильность, незыблемость, насквозь пропитавшая и опутавшая американскую нацию. Сейчас меня держит Москва, золотая клетка, в которой каждое утро в метро я вижу свое отражение в стекле напротив и понимаю, что если она выиграет — я останусь здесь, в бесконечных поездах и душных многоэтажках, в картонных офисах, в одном из которых уже готовится дешевый письменный стол для нового офисного работника — меня.

Я давно не так оптимистична насчет своего светлого будущего, как была в семнадцать, но твердого понимания того, что мне нельзя сидеть на месте — иначе я увязну, растворюсь, исчезну в сомкнувшемся вокруг меня городе — остается со мной.

Город — слишком маленькое слово, и я не могу вложить в него иной смысл.
Город — слишком незыблемое, слишком долгое.

Иногда хочется свой дом, и я спрашиваю себя о том, где будет этот дом стоять — и мне становится еще больнее. Я не знаю, где он будет стоять. Я не знаю, где я буду через пять лет. Через десять. Через двадцать. Буду ли я вообще?..

Безумный информационный век, в котором я упиваюсь своей свободой, слишком часто смотрю на землю из окон самолета, в котором нет других занятий, кроме как постигать смысл и цену жизни, — вопрос о доме становится второстепенным. Не важно где. Лишь бы — быть.

Дом — там, где ты счастлив. Не настолько новая истина. Но…

В этом мае я впервые за четыре последних года вернулась в Тюмени не в свою квартиру. Я вернулась в квартиру к маме, где прошло мое детство. Там тихо, уютно и спокойно. Я бродила по комнатам, которых не видела так долго, и вспоминала какой-то смутный то ли сон, то ли просто воспоминание — о дальней комнате, которая была пустой, и вид из окна которой открывался на огромный мегаполис. Что-то из далекого детства. Пыталась вспомнить, но оно ускользает, словно из прошлой жизни. 

И словно меня тут никогда не было. Я вдруг поймала себя на мысли, что не решаюсь что-то взять без маминого разрешения. Хотя прожила здесь семнадцать лет! — и поняла, что это больше не мой дом.

А где — мой дом?..

Москва не виновата — я сама мечтала здесь жить; но никто не сказал мне, наивной четырнадцатилетней девочке, что жить в Москве — это не любоваться на Кремль и не гулять по Арбату. Жить в Москве — это унылые новостройки и каждый день трястись в забитом метро; и хорошо, если ты за год хоть раз побывал в центре!

Мы с Москвой старательно игнорируем друг друга. Ведь я точно знаю, что через два года я соберу чемоданы и никогда больше не вернусь в город, в котором не так давно мечтала прожить всю жизнь.

Иногда мечты не сбываются — наверное, это к лучшему?

Иногда то, что ты себе представлял, не имеет ничего общего с действительностью. И здесь главное — не потерять почву. Найти что-то новое.

Я нашла.

Тюмень навсегда останется для меня родной — город, за который я по-настоящему переживаю, в который я каждый раз счастлива вернуться, где я отдыхаю по-настоящему, где все просто и понятно. Но она уже слишком знакомая. Дружба после тесных отношений никогда не работает.

А мне тем временем двадцать один, и на мои бесконечные амбиции накладываются ограничения. Я не могу вернуться в любимый Вильямсбург — у меня нет денег на учебу в местном колледже. Я не могу вернуться в Лос-Анджелес, — хотя бы потому что упустила все сроки, которые у меня были на исполнение моей сумасшедшей мечты. Я не могу вернуться в Уоки — потому что не с кем, и все не так, и я — не та. Я не могу уехать в Иннополис — потому что моя специальность не связана с информатикой, а потратить пять лет на учебу — непростительная роскошь. И, наверное, приходится выбирать из того, что есть, или…

Или найти новое.

И сейчас этот город — есть.

И я знала его достаточно, чтобы понять, что именно там я хочу прожить хоть какую-то часть своей жизни.

И с каждым месяцем, который отделяет меня от него — и приближает меня к нему, я все больше понимаю, что кто-то из нас ждет другого.

И здесь смешалось в одно — все: и случайные зеленые парки, и соленый воздух, и лекции по космонавтике и дренажные системы для водоемов; и огромный стадион, и дурацкий фильм, и мои собственные мечты и эмоции…

И — не знаю — то ли я стала старше, то ли просто устала — но я согласна на рутину в этом городе. На пару лет. Чтоб потом сбежать. Но на пару лет — согласна.

Вряд ли я нашла свой город. Что вообще — мое, кроме этой ускользающей хрупкости всего?..

Но два года я считаю дни до того момента, как смогу уехать в город, о котором последнее время думаю почти каждый день.

Может, в этот раз я угадаю?..